Он проходит в кабинет, и выслушивает рапорта своей команды. Видно, что его здесь обожают и любят. Мы стоим у двери и молча наблюдаем. Внезапно вопрос прямо мне. Отвечаю, кажется даже впопад. Через минуту мы уже вовлечены в разговор и спрашиваем и отвечаем. Наташа вспоминает свои школьные годы…

Внезапно резкое:

-        «Поднятая целина»? Что, ее еще изучают в Школе? Вреднейшая книга.

Я протягиваю Мишин подарок и прошу оставить автограф. Здесь же, на лотке шариковой ручкой выводится: "Пермякам - уральцам на память от сибиряка"

Внезапно, будто решив про себя какую-то задачу, Виктор Петрович приглашает нас:

-        Пойдемте, посидим, поговорим - и ведет нас обратно в каминный зал.

Рассаживаемся, достаем книги об Урале. Астафьев с интересом рассматривает их, спрашивает, рассказывает сам.

Минут через пятнадцать  он встает:

-        А что это мы здесь сидим. Пошли ко мне домой.

Выходя из библиотеки, сталкиваемся с группкой школьников, робко жмущихся к перилам крыльца . Я выхожу последим и слышу восторженный шепот учительницы:

-        Дети, дети, это же Астафьев - живой классик! Вам так необычайно повезло!   «Какой -то мираж», - думаю я – «закрой глаза, потряси головой, и все пройдет». Не проходит. Вот улица, яркий солнечный день. Рубленые избы. Бетонное полотно дороги. За огородами – Енисей. Противоположный берег. Караульные столбы. Говорят когда-то здесь стояли казачьи караулы. Где-то там пещера Караульная… Мы идем в гости к классику..

-        Здесь недалеко, – приглашает он нас, как будто пройти эти двести метров нам в тягость.

      Нарядные палисадники обрамляют кюветы по обе стороны дороги. Крепкие избы, заборы. За ними идет обычная деревенская жизнь. Кто-то ладит ограду. В другом дворе – собирают сруб.

      Сворачиваем в проулок. Из-за забора высится настоящий лес. Елка, пихта, лиственница, сосна. Между ними что-то цветущее. Виктор Петрович говорит, охватывая все это пространство рукой:

-        Мой огород. Тетка все ворчит: садит и садит деревья, деревьев нет в тайге, что ли. А я не могу. И в Быковке[1] садил лес. И здесь.

-        Кедр уже шишку дал, – гордо продолжает он, открывая калитку и пропуская нас на подворье.

Обычный сибирский двор. У тещи в Хабайдаке такой же. Доска к доске  застланное пространство, ограниченное сарайкой, избой, рукотворным лесом. Меж густых, до самого низу ветвей, дощатая тропинка, в конце которой желтеет свежим тесом известное сооружение в виде высокой двускатной палатки. От крыши до «леса» наклонный желоб для отвода воды.

-        Президент приезжал, ко мне охраны набилось. Ну, я им и показывал, мол, отсюда можно стрелять, отсюда и  оттуда. Не рискнули… В библиотеке встречались.

 И не понять – то ли ирония звучит в голосе, то ли легкое недоумение.

Дом практически без фундамента. Узко застекленная веранда. Стена, отделанная вагонкой. Над дверью круглый плафон освещения. У двери простая  зеленая садовая лавка из рейки, как в городском саду. Снимаем обувь - ноги приятно холодит гладко струганные доски. Пространство за дверью, прихожая – веранда. Прямо – дверь в избу. Слева от двери большая картина в тонкой рамке, нечто копьелистное в горшках. Листья, как наконечники тяжелых сарматских копий. В глубине незастекленной ее части – кладовки.

Через кухоньку с небольшой русской печкой проводят нас в гостиную.

Три окна. Деревенские половики на полу, где привольно раскинулась шкура медведя, хищно оскалившего пасть. В дальнем углу телевизоры верхом друг на друге. Внизу что-то, еще советское на четырех ножках, подставляет спину цветному то ли японцу, то ли корейцу, а еще выше поблескивают кнопки не нашего видеомагнитофона.

Справа, в углу, отечественная радиола. Между телевизорами и радиолой причудливый диванчик на двоих со спинкой из маральих рогов, здесь же небольшой натюрморт, горный пейзаж и что-то еще. Между  дверью и радиолой диван-кровать. Раньше их называли, кажется, "рекаме". Второй диван - напротив в простенке между окон.

Слева простой нефасонистый стеллаж во всю стену, плотно заставленный книгами. Впрочем, книги, газеты, журналы здесь везде, где есть горизонтальная плоскость: на диванах, двух журнальных столиках  и под ними. Стены увешаны пейзажами, на диване подушка с китаянкой.

Хозяин садится на диван и приглашает рассаживаться. Каждый ищет себе место - я устраиваюсь на медвежьей голове, Володя на диване, а наша  Наташа просто на полу.

Виктор Петрович расспрашивает про Пермь, Чусовой, Быковку, где, уже работая в Перми, они с женой купили дом:

-        Сгорел дом наш, нынче весной. Ничего спасти не удалось, - сетует Виктор Петрович.

-        Да вон он, - и указывает рукой на противоположную стену, где на двух пейзажах изображены деревенские избы. - С кошкой. Вторая - это уже в Вологде.

У Натальи оказываются какие - то общие знакомые в Перми, она рассказывает о них, а я остро сожалею, что не нашел хоть какого-нибудь диктофона.

Нет, разговор идет самый обычный, будто давно не видевшиеся люди обмениваются новостями, равно интересные всем.

-        Ну что, идем подпишу вам книги, - решает хозяин и мы идем за ним в его кабинет.

Крошечная комнатка у окна, письменный стол между столом и стенкой, украшенной лоскутным пристенником,. Стул и простая полка с книгами довершают скупое убранство рабочего кабинета писателя. В углу охотничье ружье – потертая двустволка Плотно вставлена лежанка с неубранной постелью… Втроем нам уже и не развернуться.

-        Местные бабоньки подарили, - кивает головой на коврик - Работы нет, так они артель собрали, шьют коврики из лоскута. Японцы в гости ко мне приезжали, чуть со стеной не унесли. Связал их с артелью, так они по четыреста долларов за штуку заплатили им.

-        Виктор Петрович, - задает вопрос Наталья. - Вы компьютером не пользуетесь?

-        Нет, – улыбается патриарх, - я по старинке, ручкой и чернильницей.   На столе обычная бутылочка с черными чернилами, куда макается авторучка с открытым пером.

-         У академика  (называет фамилию) спер. Уж больно мягко пишет, – лукаво усмехаясь, смотрит на произведенное впечатление – Потом сказал ему – упер, мол,  ручку. Так он  смеется – бери еще, у меня их много.  

И без перерыва:

-        Миша! Чего стоишь? Накрывай на стол. Там, в холодильнике, все есть. Рюмки на полке, хариус в морозилке. Капуста в банке. Давай, работай.

-        Так, надо библиотеке подписать, – выуживая из лежащего на полу вороха книг два экземпляра библиографического указателя. - Одну  детской библиотеке, с поклоном из Сибири, жаль нет ничего детского, ай нет, – достает и подписывает «Зорькину песню»

-        Это во взрослую… Ну, давай Наташа … И тебе, - обращаясь ко мне - Тебя звать как? Запамятовал, – называюсь еще раз, и перо выводит: «Сергею Евдокимову - пермяку от сибиряка на добрую память. 14 июня 1999г. село Овсянка.»

-        Это вам в клуб. А это?

-        Вишневскому Александру…

-        Все?

-        Все, Виктор Петрович. Мы и так у Вас столько времени отняли. Огромное вам спасибо за встречу, за разговор.

-        Чего уж там, жаль, нет дома полного собрания. Недавно вышло у нас. Я его специально сделал дешёвым, чтобы все могли покупать, время ведь нынче не книжное. Денег людям даже на еду не хватает, - и поворачиваясь на кухню:

-        Миша! Там все готово? Идем посидим за столом, – приглашает нас на кухоньку.

Легонький, красного пластика, стол на кухне накрыт по-мужицки просто. Нарезанный крупно хариус, капустка, хлеб, рюмки и все, что к этому полагается. Достаю чекушку самогона, шмат копченого сала и говорю, извиняясь:

-        Мы тут не с пустыми руками, от уральцев примите от чистого сердца.

-        Спасибо. Только я, ребята, со своим диабетом сала не ем, да уже и не пью. Ничего, ничего, угощайтесь… Миша, плесни и мне чуть-чуть. Немного можно.

Миша ждать себя не заставляет, да и сам, находясь под недреманным оком жены, ухитряется-таки опрокинуть пару стопок без перерыва, прикрывая их здоровенной кружкой чая, и предусмотрительно подсовывая пустые рюмки мне и Володе. Разговор за столом про рыбалку в Перми и Сибири. Охоту. Про ГЭС, погубившие огромные пространства.

Хозяин - человек занятой и нам пора честь знать. Мы начинаем собираться, убираем со стола, несмотря на протесты хозяина. Наша Наталья моет посуду, вытирает стол. Наотрез отказываясь от помощи: "Ты что, Сергеич, да потом можно будет внукам рассказывать, как на кухне у Астафьева посуду мыла", - смеётся она. И в комнату Астафьеву:

-        На Урале нас, Виктор Петрович, держат в строгости.

Прощаемся с домом и в сопровождении Виктора Петровича идем обратно к библиотеке, где лежит не разобранная из-за нашего прихода почта и стоит наша машина.

Провожаем писателя до дверей библиотеки и прощаемся.

Обратно в Красноярск возвращаемся молча, переполненные впечатлениями.

Огромное Вам спасибо, наши красноярские друзья: Володя Плотников, Миша и Наталья Вохминцевы! Вы сделали возможной эту встречу

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                Пермь. 17 июня 1999г.-- 1 декабря 2001г.

Тогда, приехав домой, я в один присест записал все, что было, по горячим следам, для памяти.

Прошло больше двух лет.

29 ноября. Четверг. Обычный, в меру суетный день. Только вдруг напомнило о себе ретивое, неприятной жмущей болью вверху груди слева.

В 19 часов дома отогнал дочерей от ящика, именуемого "телевизор", что бы посмотреть новости. И вдруг, как обухом: «В Красноярске умер Виктор Астафьев…»

Два года назад, мы вместе шли по улице его родной деревни. Сидели за одним столом…

Достал альбом. Два десятка фотографий живо напомнили ясный день 14 июня. Берег Енисея, деревню Овсянку.

Этим летом удалось отправить часть семьи к нашей красноярской бабушке в поселок Хабайдак. Отправили с ними  фотографии о той встрече, несколько фотографий тех мест, где не мог не бывать страстный рыбак, живший и работавший в Чусовом. Добавили несколько книг поприличней из домашней библиотеке для библиотеки Овсянкинской.

Мы не рассчитывали на встречу.

Мы знали, что с мая месяца Виктор Петрович тяжело болен и надеялись, что скромная весточка с Урала согреет израненное сердце близкого нам человека.

Весточку передали. Побродили по поселку и вернулись в Красноярск.

30 утром, отправили телеграмму со словами скорби и соболезнования.

1 декабря 2001 года в земле родной Овсянки похоронили Великого гражданина России.

А я подумал, что, возможно, подробности той неприметной встречи могут быть интересны для других, и поэтому решился опубликовать свои тогдашние записки.

Я умышленно убрал все записи разговоров, так как мог что-то переврать, исказить, а этого очень не хотелось бы.

Вспоминая ту встречу, осознаешь, что проходила она как бы в три этапа. Вначале достаточно беглый разговор "на ногах", как бы тест на "интересность", после чего пошел уже обстоятельный разговор за столом в каминном зале. Очевидно, мы выдержали и это испытание и потому   оказались и в гостях у ПИСАТЕЛЯ.

Евдокимов Сергей

Пермь 05.12.2001г.